Александр хорошо знаком павлодарским любителям изобразительного искусства, его работы были представлены на всех выставках молодежного проекта «М*АРТ» в областном центре. А первая персональная выставка состоялась в июле этого года в Павлодарском художественном музее. Алматинцы же познакомились с оригинальным творчеством этого художника впервые. Можно сказать, что его появление произвело фурор – многие работы были раскуплены еще до вернисажа.
Там, где живет Александр Ерашов, нет моря. Он его никогда не видел, но оно шумит и шепчет истории своих глубин с полотен художника. Но Александр не романтик: море в его картинах не столько эстетические образы, сколько метафоры провинциальной жизни. Бесшабашная веселость его картин, сатира и ирония сюрреалистичных аллегорий – способ осмысления и преобразования суровой реальности, в которой, чтобы выжить, художник мыслит как люмпен. www.Lumpen-Art.com – так называется персональный сайт Александра. Люмпен – символ искусства с окраин мира, где слово «современность» звучит как эхо прошедшей эпохи. Это и эстетическая среда, и семантическое пространство, свидетельство крушения былого величия индустриального мира. Время на монументальных полотнах Ерашова устремляется стрелой из прошлого в будущее, минуя настоящее. Монументальность заключена в масштабности выбранных тем – гигантских строек, фундаментальных планов и лозунгов. Масштаб же картин складывается из обилия мелких, тщательно прорисованных деталей, что сразу же заставляет перейти от принципа «большое видится на расстоянии» к скрупулезному рассматриванию.
Раковины и жемчужины
– В ваших работах часто встречаются необычные образы. Целая серия посвящена истории людей-моллюсков. Чем вызван интерес к морской тематике?
– Тут надо начинать вот с чего: все обычно спрашивают, чем я стимулирую свое творчество. Ничем, кроме никотина и чая. Наркотики и алкоголь не употребляю. Что касается измененного сознания, которое видят в моих картинах, то у меня оно такое и есть, и я его ничем не меняю.
Что касается морской темы, то моря я ни разу не видел. Море – моя мечта. В детстве меня завораживала биологическая архитектура раковин. Берешь в руки и смотришь. Мне нравится эстетика раковин. Рококо – вид орнамента, взят от моллюсков, они его придумали раньше, чем люди. Вообще, раковина – это внешний лоск, шелуха. Люди все разные, у каждого есть своя раковина. Есть люди открытые, а есть и такие, кто держит дистанцию, закрывается, как в раковине. У одних раковины больше, у других – меньше. Все как-то маскируются.
– Раковина – это метафора человеческой психологии?
– Да. Ведь и раковины бывают разные. У одних вычурные, рогатые раковины. А есть раковины невзрачные, некрасивые, а внутри – жемчуг.
– Мураками, например, выразил тип своего современника в образе человека-овцы. А у вас человек-моллюск? Это тип нашего соотечественника-обывателя?
– Человек во все времена был одинаков. Всегда были обыватели и пассионарии, творческие личности и посредственности, благородные и негодяи. Это кажется, что мы продвинутые, а на самом деле мало отличаемся от древних египтян, древних русичей или половцев. Человеческая эволюция остановилась очень давно. Человек не меняется. Что касается отражения бытия, то, скорее, в моих работах отразился быт и мировосприятие провинции. Моллюски – это неменяющийся типаж человека. Читаешь литературу XVIII века и понимаешь, что сейчас человек такой же.
– Слабо верится в то, что художник древней эпохи мог рисовать так же, как вы, и мыслить такими же образами.
– Ну, возьмите, к примеру, Босха, Дюрера. Они создали сюрреалистические образы еще похлеще. Пятнадцатый век.
– Северный Ренессанс – эпоха перемен, поэтому она так сложно объяснима и классифицируема. Босх, Кранахи – интересное явление.
– На картины Босха я просто боюсь смотреть – волосы дыбом. У него Рай хуже, чем Ад. В Аду интересно, а в Раю как-то не очень. Чувствуешь себя щенком по сравнению с художником, создавшим такое.
– В триптихе «Тайная вечеря» вместо обычных персонажей вы изобразили зверей? Мне это напомнило басни Крылова. Это сатира?
– Нет, что вы. Я православный человек. Я не могу к этому так относиться. У меня был урок «истории искусств» в школе искусств. Оттуда все и идет. Искусство никуда не исчезает и не возникает из ничего. Египтяне начали строить свои архитектурные сооружения, колонны и пирамиды. И это все никуда не исчезло в истории искусства. Менялась форма ваз, оформление колонн, а суть оставалась той же. Преемственность искусства сохранялась. Многих шокируют святые в виде животных. А это все уже было в мировом искусстве. В Византии лев символизировал Христа. А орел – Иоанна. Остальное можно домыслить. Это смесь византийской мозаики, восточного и западноевропейского искусства. Заметьте, все звери добрые.
– Лично я не вижу в сатире ничего плохого.
– Некоторые осуждают: «Как ты мог так изобразить святых? Как мог ты святого изобразить в виде лошади?». А почему бы и нет. Ведь это милейшие животные.
– Это традиционный язык аллегорий?
– Да. В этом нет ничего атеистического. Недавно много шума было в связи с карикатурами на пророка Мухаммеда. И под этот резонанс вроде бы можно подвести и мои работы. Но я против, мне это не нравится.
– Вглядываешься в лица ваших гротесково-сатирических персонажей, и вспоминается Салтыков-Щедрин.
[inc pk='2251' service='media']– Это, конечно, замечательно: и Крылов, и Салтыков-Щедрин. Но выйдите на улицу – и таких физиономий насмотритесь, что выдумывать ничего не надо. Это не более чем впечатление от увиденного. Не надо искать в книгах, все есть в жизни, просто нужно внимательно смотреть.
– Но некоторые ваши работы являются иллюстрациями. Например, серия к Пелевину. Насколько значимо для вас творчество иллюстратора?
– Графика вышла из книги и была придумана для книги. Изначально гравюры делали для иллюстрации книг. Ей место в книге. Мне бы хотелось сделать что-то интересное для интересной книги. Графика допускает условности, живопись – нет. В графике есть недосказанность. Иллюстрации не должны быть цветными. Нужно, чтобы читатель, глядя на них, думал, что за рамкой есть что-то еще.
Провинциальный люмпен-сюрреализм
– В ваших работах сильна советская тематика. Это отголоски прошлого или окружающая реальность?
– Это нас окружает. Некоторые меня называют антисоветчиком. Люди старого поколения обвиняют меня в том, что я коверкаю историю. Но то, что вы видите в моих картинах – это история будущего. Это антиистория, антипроекты.
– Но они как-то связаны с нашей жизнью?
– У нас сейчас проводят и субботники, и политинформации, и демонстрации. Я человек левых убеждений. Не крайне левых, типа грабь награбленное.
– Вы анархист?
– Не совсем, скорее социалист. Социализм, который был в СССР – ненастоящий, квазисоциализм. Социализм – это шведская модель, Исландия, отчасти Германия. Есть богатые, есть бедные. Но всегда хочется, чтобы бедных было меньше. Я рабочий, а вы где-нибудь видели рабочего-либерала. Это нонсенс. Рабочих-либералов не бывает. Но я вхожу в партию, у меня есть партийный билет.
– Ленин считал пролетариат движущей силой истории. Сейчас положение пролетариата изменилось. Ваш сайт называется «Люмпен-Арт».
– Да, я люмпенизированный пролетарий.
– Это почему? Вы же вроде бы ходите на работу и даже состоите в партии.
– В партию мне предложили вступить: на тебе партийный билет, и ты – в партии. И другие рабочие так вступили. Рабочие же в большинстве своем придерживаются левых убеждений. Надо бы задуматься о последствиях. Есть даже с очень крайними взглядами.
Сейчас пролетариат не в почете, люмпенизирован. Люди работают за копейки, чтобы семью прокормить. Идут туда, где больше платят, никого не волнует ни квалификация, ни профессия.
– Вы ведь еще работаете обходчиком на электростанции. Как вы определяете себя? Вы пролетарских корней или люмпен?
– Я де-факто люмпен. Зарабатываю деньги своими руками. У меня нет машины, компьютера и сотового телефона.
– Люмпены, по-вашему, это те, у кого нет компьютера и сотового телефона? Кажется, согласно марксизму-ленинизму люмпен – это безработный пролетарий.
– Люмпен происходит от немецкого слова «рвань». Но сейчас в рванье ходить стыдно, на дворе уже XXI век. Люмпен – человек, которому нечего терять кроме своих цепей. Это не обязательно безработный, им может быть и низко оплачиваемый. Так было определено Марксом.
Вообще же я художник, плюс к этому зарабатываю на жизнь как рабочий. Я умею разговаривать с пролетариями, общаюсь, мы дружим. Даже можем выкурить одну сигарету на двоих, а как человек творческий я там чужой. Но, общаясь с художниками, людьми из богемы, своим я себя не чувствую.
– Как живется художнику в провинции?
– Никак. За всю свою жизнь в Аксу ни одной работы не продал.
– А в Алматы продали?
– Да. Сначала я сомневался. Потом смотрю: люди ходят, смотрят. Юрий Маркович (директор галереи «Улар») меня успокоил: все нормально, обратно ты ничего не повезешь.
– Причина плохой покупаемости искусства носит ментальный или материальный характер?
– Думаю, больше ментальный. Я не верю, что есть люди, у которых цветок не вызывает эмоций. Уверен, что у ста процентов при виде цветка появляются положительные эмоции. Равнодушных к живописи и к музыке людей не бывает. Просто когда встает вопрос, куда потратить деньги, купить что-нибудь поесть или предмет искусства, то, конечно, он решится не в пользу последнего. А тем, у кого есть деньги, не всегда хватает культуры и вкуса. Я, например, видел такую сцену: дядька в салоне заказал багетные толстые рамы, а в них вставил постеры, и довольный грузит их в джип. Дурак! Ты бы взял нормальную живопись, пусть и провинциального художника, а не постеры из «Плейбоя».
– Если бы вы рисовали цветы или девушек а-ля плейбой, возможно, дяденька на джипе и купил бы.
– Не дай бог! Если я буду работать на заказ и на потребу такой публике – умру, наверное. Лучше уж в стол, но искренне. Я, конечно, мечтаю все это показывать и продавать. Художник без зрителя – мертв. Но я понимаю людей, работающих на конъюнктуру, зарабатывающих деньги ремеслом. Я ведь тоже не всегда художник – ношу робу и каску.
– То, что вы работаете на электростанции, ваша жизнь и тематика работ, создают и ваш образ художника, который символичен и одновременно спекулятивен. Это некий знак времени и даже лейбл – арт-люмпен. Вы бы рисовали так же, если бы не жили в Аксу и не работали обходчиком станции?
– Думаю, я бы рисовал все равно. Только вот что? Образ художника отражается в его творчестве. Черты автора присутствуют в любом образе, который он изобразил. Работал бы я кем-то другим – шофером или учителем – рисовал бы что-нибудь другое. Жизнь находит отражение в искусстве.
